Аналогия Кювье и её последствия: экспертиза против свидетельства в качестве исторического доказательства

Автор: Джон Рид (англ. John Reed)
Источник: creation.com 
Перевод: Анна Тошева
Редактура: Владимир Силенок 

Одна из линий заблуждения в светской истории возвращает нас к приведённой Жоржем Кювье аналогии окаменелостей в качестве артефактов доисторического мира природы. Эта метафора говорит о предположительном превосходстве методов экспертизы или «научной» истории над свидетельством очевидцев. Тем самым библейскую истину с лёгкостью удалось заменить научной спекуляцией. Однако сравнение, приведённое Кювье, зиждется на шатком основании: унифицированный доисторический период, «требующий» экспертизы и противоречащий написанному в книге Бытия, ни разу не был подтверждён или продемонстрирован; его существование лишь подразумевается. Данное исследование в поисках истины относительно прошлого требует более глубокого понимания связи между наукой и историей и, как следствие, переоценки баланса между свидетельствами и экспертными доказательствами – того, что строится на чем-то более прочном, чем аналогия Кювье. Внести ясность в эти категории крайне необходимо, и при изучении естествознания мы рекомендуем так называемый подход «смешанных вопросов» Мортимера Адлера.

_______________________________________________________

Рис. 1. Жорж Кювье (1769–1832) был ведущим французским учёным-натуралистом начала 19-го века. Гениальный исследователь в области сравнительной анатомии и палеонтологии, в отличие от Лайелла, он был сторонником геоисторического подхода с его повторяющимися катастрофами и последующим вымиранием видов. Ирония в том, что его взгляды, вероятно, ближе к современным идеям, чем подход Лайелла. Его метафора о том, что окаменелости – это природные памятники древности, содействовала тому, что естествознание ушло далеко от своих библейских корней.

Сегодня невозможно включить телевизор и не наткнуться на сериал «CSI: Место преступления». Люди смотрят его, потому что им нравятся загадки и тайны, особенно если разгадка кроется в малопонятном для них образце ДНК или ворсинках, которые рассматривают под микроскопом. Криминалистическая экспертиза пользуется популярностью со времён появления Шерлока Холмса, и многие считают её последним словом в вопросе сбора доказательств. Подобное мировоззрение распространяется на изучение истории, особенно археологии и естествознания. Однако Библия демонстрирует совершенно иной подход к истории, делая акцент на свидетельства очевидцев записанных исторических событий. Как получилось, что культура отвергла библейскую доказательную позицию в пользу экспертно-аналитического взгляда на этот вопрос? Существует ли возможность для примирения этих двух подходов?

Продвижение доказательств экспертизы вместо свидетельства, основанного на рассказе очевидцев, — заблуждение эпохи Просвещения, связанное с анти-разоблачительным взглядом на историю. Это эпистемологическое заблуждение проистекает из важного вопроса историографии о том, что может предоставить более надёжные доказательства: артефакты или свидетельства очевидцев? Современное предпочтение данных экспертизы – не просто результат развития технологий; оно естественным образом вытекает из целого комплекса идей, связанных с агрессивным поглощением истории наукой в 19-м веке, которое, в свою очередь, явилось результатом нападок представителей эпохи Просвещения на Библию. Замена книги Бытия наукой требовало изменения методики; так экспертно-аналитический подход взял верх над свидетельством очевидцев.^[1]

Эти изменения не произошли в мгновение ока. Они были представлены широкой общественности под предлогом предполагаемой необходимости исследования доисторической эпохи древности. Очевидно, что живых свидетельств той эпохи не существует, а потому единственным ключом к прошлому становится экспертно-аналитический подход. Если эту дверь можно открыть лишь с помощью «научных» доказательств, Библия становится неактуальной и ненужной. Такая цепь рассуждений пробила брешь в стене библейского мировоззрения, открыв доступ для неистовствующих полчищ атеистов, захвативших Западную интеллектуальную традицию в 19-м веке и полностью уничтоживших её в 20-м.

Для того чтобы разобраться в этой методологической ошибке, нам необходимо увидеть логическую связь между доисторической эпохой и экспертно-аналитическими доказательствами. Этот пункт был особо выделен в приведённой Жоржем Кювье (1769-1832) аналогии между окаменелостями и человеческими артефактами древности. Аргумент Кювье заключается в том, что окаменелости открыли дверь к изучению доисторического периода подобно тому, как древние монеты и керамика открыли доступ к исследованию ранних периодов истории человечества. Эта хитроумная метафора содействовала подъёму экспертного подхода к естествознанию в ущерб Библии.

Однако этого недостаточно, чтобы понять, каким образом случился этот переход. Христианам необходимо понять, как они должны относиться к обоим вариантам подхода к естественной истории. Поскольку современная наука зашла слишком далеко в своём увлечении экспертизой и аналитикой, мы должны понять, как восстановить необходимый баланс и вернуть Библию в рассуждение об истории Земли. Для этого нам нужно увидеть сильные стороны свидетельства очевидцев, которых недостаёт экспертному подходу; сильные стороны, которыми сознательно пренебрегают вот уже более двух столетий.

Рис. 2. Логика нового метода эпохи Просвещения гарантировала ниспровержение традиционной истории новой светской «научной» точкой зрения. Заметьте, что существование «доисторической эпохи» было краеугольным камнем нового экспертного метода, но доказательств этому никогда не демонстрировали ни наука, ни здравый смысл.

«Доисторическая эпоха» требует экспертно-аналитического подхода к истории

Одной из причин, почему двести лет назад христиане проиграли в интеллектуальном сражении, была неоспоримая внутренняя логика светской позиции. Все раскрывалось последовательно, шаг за шагом. Если большая часть прошлого обнаруживается в более древнем «доисторическом периоде», то традиционные данные исследования истории – письменные свидетельства очевидцев или исследователей – попросту бесполезны. Только природные артефакты, объяснённые с точки зрения науки, могут показать нам, что доисторическая эпоха, как и вся история человечества, разъясняется при помощи «древностей». Ключ к познанию прошлого – наука, а не Библия.

Однако в этой схеме требуется присутствие ключевого компонента. Логика подсказывает, что прошлое доступно для научного исследования только при условии, что нынешний уровень знаний можно экстраполировать сквозь время.^[2] Необходимость соблюдения этого условия отметил шотландский скептик Дэвид Хьюм (1711-1776), по словам которого подобное явление бездоказательно. И все же это не помешало тому, что в 18-м веке «научная история» приобрела статус рабочей аксиомы.^[3] С тех пор широкая интеллектуальная общественность ни разу в ней не усомнилась. Публичное принятие этого «историографического униформизма» в 1700-е годы усилило и укрепило светскую геоисторию начала 1800-х, по сути, представлявшую собой продолжительную и скучную историческую линию, минимизировавшую, игнорировавшую, а затем и открыто опровергавшую факт Потопа из книги Бытия.

Оглядываясь назад, нам остаётся лишь изумляться тому, насколько легко была опровергнута библейская история. Для этого оказалось достаточно того, чтобы христиане пошли на компромисс в вопросе двух ключевых исходных посылок, и затем логика неумолимо увела их прочь по пути неактуальности и несоответствия Библии – пути, траекторию которого можно проследить через весь 18-й век, когда постепенно произошла замена понятий: «отложение пластов в результате Потопа» изменилось на «ледниковые отложения» или «делювий». Несколько десятилетий спустя, Луи Агассис идентифицировал эти отложения как ледниковые реликты, тем самым вручив секуляристам пулю, при помощи которой они раз и навсегда положили конец страданиям Ноя. Геология расширила эту брешь, сквозь которую проникла биология со своей эволюцией, а вслед за ними – и так называемые «социальные науки», окончательно закрепив позиции материализма в Западной культуре.

Два фатальных допущения

Несмотря на всю крепость внутренней логики секуляристов, основополагающие аксиомы их позиции не могут похвастаться тем же. Поэтому христиане могут апеллировать именно к этому историческому провалу, отследив логику в обратном порядке к этим двум ключевым допущениям. Если можно показать, что эти две посылки невозможно оправдать светским мировоззрением, то вся логика в мире не спасёт эту стройную систему от краха. Вот два допущения, требующие нашего пристального внимания: (1) факт существования доисторического периода и (2) униформизм.^[4]

Лучший способ отследить проблемы этих двух допущений – ухватиться за нить методологии: главенство экспертно-аналитических доказательств в противовес библейскому акценту на свидетельства очевидцев. Мы можем проследить эту нить до ключевого для Западного образа мышления момента, а именно – работы Жоржа Кювье.^[5] Его замечания иллюстрируют интересную интеллектуальную дихотомию между «крепкой логикой» и «слабыми посылками» секулярной позиции. Как мы увидим, эти посылки невероятно уязвимы, поскольку представляют собой просто желания ранних атеистов, не имея научной или логической точности.

Рис. 3. Природа естествознания проясняется, стоит лишь разобраться во внутренних конфликтах, лежащих в основании мирского мировоззрения. Логика христианской позиции выглядит не менее убедительно, чем логика натуралиста, когда приводятся иные предпосылки (из Рида, Клевберга и Фрода^[17]).

Одна из этих уязвимых предпосылок – единообразие во времени. Хотя Рудвик^[3] не исследует этот вопрос, он ясно даёт понять, что геологический униформизм не был революционным подходом; для большинства натуралистов 18-го века это понятие было вполне распространённым допущением.^[6] Я считаю это прямым следствием небрежности мышления: единообразие, принятое в науке (и оправданное христианством),^[1] перекочевало в историю в интеллектуальном восторге от применения научных методов к этой области знаний. Как это часто случается, христианские предпосылки, без раздумий и сомнений, перетащили в светский натурализм.^[7] Лайелл не изобретал униформизма; он просто утвердил самую строгую из всех возможных версий существования линейного времени (ещё один христианский принцип) в геологии,^[8] сделав все, чтобы популяризовать свою диковинную версию при помощи неустанной саморекламы. Хотя катастрофизм Кювье представляется чем-то противоположным идеям Лайелла, он тоже носит униформистский характер; подобно тому, как современные неокатастрофисты называют себя сторонниками униформизма. Однако суть в том, что униформизм в любой из этих точек зрения ни разу не был явно продемонстрирован; он был лишь необходимым условием, которое просто обязано быть истинным, иначе небиблейская версия исторического прошлого попросту не выдерживает никакой критики… Честно говоря, все это больше похоже на секулярную форму принятия желаемого за действительное.

Униформизм был не единственным, ничем не подкреплённым, допущением. Другое заключается в простой идее существования «доисторического» прошлого. «Доисторическая эпоха» никогда не была и до сих пор не подтверждена доказательствами; эту идею приняли лишь потому, что единственной альтернативой ей была библейская книга Бытия. Конечно, были написаны тома книг об огромных промежутках времени, необходимых для летописи окаменелостей, и о том, как отсутствие окаменелостей с человеческими останками в более «ранних» слоях подтверждает факт существования доисторического периода, но не нашлось ни одного серьёзного и объективного аргумента против библейского взгляда – лишь поспешные суждения людей, не желающих иметь ничего общего с Богом.

Однако невозможно полностью игнорировать церковь и Библию, которые имели немалый вес в европейской культуре после периода Реформации; в то время уровень библейской грамотности был, как правило, весьма высок. Вот почему для того, чтобы избавиться от последовательности событий, описанных в книге Бытия, потребовалось существенно снизить уверенность публики в исторической точности этого описания. Поскольку библейские доказательства основаны на свидетельствах очевидцев или исследователей тех событий, необходимо было подчеркнуть значимость доказательств совсем другого рода, обойдя молчанием «зыбучие пески» споров о достоинствах Библии, как таковой, — заведомо проигрышная позиция, поскольку христианские апологеты вот уже около двух тысячелетий неизменно демонстрируют своё мастерство. Секуляристы воспользовались увлечением «научным» изучением «артефактов», захватившим общество в 18-19 вв., коллекционированием и исследованием различных предметов древности в истории человечества. Знаменитая экспедиция Наполеона в Египет (1789-1801) состояла из целой армии крупных специалистов в области сбора и толкования египетских древностей. Очень типичная картина для того времени. Греческие, римские и египетские статуи, монеты и памятники стали повальным увлечением не только среди французов, но и среди всех европейцев. Естествоиспытатели эпохи Просвещения воспользовались этим увлечением и провели аналогию между камнями и окаменелостями, назвав их «памятниками» природы. Обратите внимание, как Кювье объединяет эти две темы в одну:

«И посему отныне необходимо будет рассматривать [естественную] историю всех животных, ныне существующих в каждой из стран, и тех, что жили или были переселены туда в прошлом. С этой целью надобно, чтобы физицисты [физиологи] совершили в естественной истории то же, что собиратели древностей вершат в истории изделий и традиций человеческих: тем первым следует отправиться по миру, исследуя его в поисках останков организмов, живших по всему лицу земному, подобно тому, как последние ведут раскопки в развалинах городов, дабы обнаружить свидетельства вкуса, гения и обычаев обитавших в них людей. Эти природные древности, если можно их так называть, предоставят физической истории планеты нашей образцы столь же полезные и надёжные, сколь обыкновенные древности полезны и надёжны для политической и нравственной истории всех наций».^[9]

Опираясь на эту цитату Кювье, можно сказать, что он не доказал существования доисторической эпохи; он просто принял её как данность и в качестве обоснования своих выводов привёл слабый аргумент (отсутствие доказательств не доказывает их отсутствия) о распространении окаменелостей с человеческими останками. Принимая во внимание рудиментарное представление об окаменелостях, распространённое в 19-м веке, это было невероятно хрупкое эмпирическое утверждение, несовершенное с точки зрения логики. Подобно своим коллегам эпохи Просвещения, Кювье переоценил объективность собственных суждений: в работе он руководствовался своей моделью и желанием сделать себе имя, а не научными данными. Заметьте, он не упоминает о возможности существования доисторической эпохи, упоминая только её природу:

«В одной из наиболее ранних своих работ… Кювье явно ссылается на недавнюю революцию, как на событие, разделившее нынешний мир людей и тот, что изначально был доисторическим».^[10]

Рудвик описал случившийся в 18-м веке переход от естественной истории, как истории, развивавшейся параллельно библейской, к естествознанию в качестве замены Библии. Обратите внимание, на оценочные суждения Рудвика в адрес книги Бытия: он называет ее «скудной», «ненадёжной», «сложной для трактования», «загадочной» и «искажённой», — проще говоря, неточной, как может засвидетельствовать всякий, кому вздумается ее прочесть. Все эти термины попросту демонстрируют личное пристрастное отношение Рудвика, что едва ли можно счесть подходящей позицией для учёного! Кроме того, отметим, что Рудвик автоматически признает, что само существование доисторического периода было основано на «предположениях» или «интуитивных догадках»:

«Более ста лет назад – во времена Бернета – в недавно основанном в Лондоне Королевском обществе регулярно читал лекции Роберт Хук. Рассуждая об окаменелостях, он высказал широко известное предположение, что, вероятно, однажды станет возможным «составление хронологии», берущей начало от этих древних артефактов. История, которую Хук выстроил в своём воображении (к которой довольно холодно отнеслись многие современные ему специалисты по хронологии), могла бы стать историей естествознания, но только при условии, что она развивалась параллельно довольно непродолжительной истории человечества. Подобно своим современникам, Хук едва ли всерьёз исследовал возможность существования огромных периодов геоистории до появления человека. Окаменелости всего лишь обладали потенциалом для подкрепления более традиционных источников исторической информации, относящихся к самым ранним или «легендарным» периодам истории человечества, поскольку как раз эти источники (если они и существовали) были скудными, ненадёжными и сложными для трактования.

Хук предположил, что окаменелости можно рассматривать как природные «медали» или монеты, однако, контекст указывает на то, что он имел в виду следующее: они могли бы служить дополнением к информации, полученной при изучении обычных монет человеческого происхождения. Например, в северной Европе собиратели древностей обнаружили римские монеты, дополнившие текстовые источники и подтвердившие, что Римская империя (во всяком случае, в сфере торговли) когда-то распространила своё влияние на различных территориях далеко за ее пределами. Подобным образом и натуралисты находили окаменелости ракообразных (моллюски и раковины гребешков) далеко от побережья, из чего можно сделать вывод, что когда-то давно море простиралось гораздо дальше своих нынешних пределов. Период, к которому относится это событие, может быть установлен в пределах более широких исторических границ; очевидно, это период более отдалённый, чем эпоха Римской империи. Однако, современное Хуку поколение не принимало во внимание тот факт, что даже столь отдалённый период относился к ранним этапам истории человечества, а окаменелости просто служили подтверждением того, что можно было почерпнуть из книги Бытия и древних светских источников, какими бы загадочными или искажёнными они ни были.

Тем не менее, как уже упоминалось, на протяжении десятилетий, последовавших за смертью Хука, среди крупных учёных находило все большую поддержку мнение о том, что немалая часть истории Земли охватывает период, предшествующий появлению человечества. Именно такое предположение высказал Баффон, приписывая первое появление человеческих существ самой последней из «природных эпох»… Окаменелости по-прежнему постоянно преподносились как «природные монеты», однако, смысл этой метафоры постепенно менялся. Прежде считавшиеся простым дополнением к текстовым источникам и свидетельствам, окаменелости превратились в самостоятельные исторические доказательства. Их стали называть свидетельствами о событиях, для которых невозможно найти подтверждения в записях, поскольку в те периоды истории человечества ещё не существовало. Наряду с некоторыми другими природными доказательствами окаменелости стали использовать для формирования геоистории – тех незапамятных доисторических времён, которые (как надеялись упомянутые учёные мужи) можно будет связать с более современной и более известной всем историей человечества. Таким образом, из разряда простого дополнения к человеческим данным и записям окаменелости перешли в разряд комплементарных факторов, обеспечивающих доказательства существования продолжительного периода истории до появления человечества».^[11]

И Кювье был одним из тех самых «крупных учёных». Он отнюдь не был робким или сдержанным в своих притязаниях, а намеревался переделать историю – и в содержании, и в методе. Используя сравнительную анатомию (свою специализацию), Кювье стал инициатором замены библейского повествования экспертными доказательствами. Тем самым он «застолбил» себе место в пантеоне науки.

«Его труд «Рассуждение» начинается со смелого и яркого утверждения… фокусируясь не на чудесах природы и тем более, как можно было бы ожидать в те ранние века, не на мудрости ее Создателя, а на самом учёном. Расширяя свою собственную метафору, сравнивающую натуралиста с археологом, которой он постоянно пользовался с тех пор, как впервые опубликовал своё исследование, Кювье называет себя представителем «нового вида антикваров». Некоторые натуралисты того времени пытались использовать аргументацию антикваров для реконструкции истории Земли: метафора об окаменелостях, как «монетах» или «памятниках» природы была довольно широко распространена. Новшеством в проекте Кювье было представление окаменелых останков в качестве доказательств, которыми доселе пренебрегали.

Кювье использовал метафору с антикваром, но пошёл дальше, тем самым раскрыв своё отношение к собственному научному материалу. Крупные учёные того времени бились над проблемой расшифровки иероглифов в надписях, привезённых из Египта экспедицией Наполеона, а Кювье потребовалось расшифровать значение его окаменелых останков. Их значение вовсе не было самоочевидным; оно требовало «прочтения» на языке сравнительной анатомии – языке, который необходимо изучать, как и любой другой. Здесь Кювье продемонстрировал, что его концепция научных «фактов» была гораздо менее очевидной, чем могло предложить слово в его современном употреблении.

Заявление Кювье о способности расшифровать язык окаменелостей было, как обычно, отнюдь не скромным. Однако, по контрасту, он представил своё «Рассуждение» в качестве небольшого вклада в «теорию Земли» или в то, что он прежде определил как толкование «общей геологии». Тем не менее, желая выразить все величие этой темы, он воспользовался своими излюбленными высокопарными фразами: по его словам, для измерения хода естественной истории этот труд сделал не меньше, чем Ньютон (да и Лаплас) – для измерения космоса».^[12]

Таким образом, первые учёные-натуралисты никогда не делали допущений о существовании доисторического периода или актуализма. Они просто использовали их, чтобы запутать неосторожных христиан, готовых отправиться по «следу из хлебных крошек» и вставших на путь, который приводит к сомнениям в достоверности Библии.

Наука или история

Итак, если предпосылки актуализма и доисторического периода оказываются бездоказательными, можно ли по-прежнему считать экспертно-аналитические доказательства «молотом» естественной истории? Ни одному из широко известных мыслителей эпохи Просвещения не удавалось удовлетворительно разрешить эту эпистемологическую проблему, как не удавалось подробно объяснить, в чем официальная наука противоречит истории или как эти две сферы взаимодействуют в том, что они называют «естественной историей» или естествознанием. К сожалению, и в 21 веке современный взгляд на этот вопрос не прибавляет ясности, и даже некоторые креационисты, похоже, с трудом могут определить, что составляет историю и что составляет науку. К счастью, один из философов, живших в 20-м веке, ответил на этот вопрос, и его ответ достоин нашего внимания. Доктор Мортимер Адлер (1902-2001) обратился к этой проблеме в своей книге «Обстоятельства философии» (The Conditions of Philosophy, 1965). Он начинает с того, что признает существующие у этих двух дисциплин сходные черты, которые могут привести в замешательство:

«Сразу становится совершенно очевидным тот факт, что история – исследовательская дисциплина, и в этом отношении она очень схожа с наукой».^[13]

Но на основании этого мы не можем просто прийти к выводу, что они едины, как это делает большинство секуляристов. Не вносит ясности в проблему и распространённая среди креационистов дихотомия «операционной науки» и «науки начал». Причина в том, что между историей и наукой есть не только сходство, но и существенные различия:

«Информация или факты о событиях прошлого, на которых основаны или на которые ссылаются исторические повествования, вкупе с выводами, которые можно сделать на основании этих свидетельств, составляют основу исторического знания и являются фактическими сведениями или результатами исторических исследований… Научное же исследование ставит такие вопросы, которые требуют общих утверждений или формул в качестве ответов; эти утверждения относятся к классификации объектов, а не к конкретным примерам или образцам. С другой стороны, историческое исследование ставит такие вопросы, которые требуют конкретных ответов; такие утверждения относятся к отдельным событиям или личностям, имеющим уникальное место в определённом времени и пространстве. Кроме того, следует упомянуть, что все эти детали относятся к событиям или личностям прошлого, поскольку, будь они частью настоящего и будь они доступны для наблюдения, то не становились бы объектами исторического исследования».^[14]

Подтекст этого определения очевиден для естественной истории, но вызывает раздражение у чувствительных натур, привыкших верить, что она – лишь подмножество науки:

«Люди науки (геологи, палеонтологи, эволюционисты) порой склонны устанавливать пространственные и временные факторы определённых событий прошлого или давать описание определённой последовательности таких событий; однако, поступая так, они отказываются от участия в научном исследовании и вовлекаются в исследование историческое».^[15]

Остаётся открытым вопрос, каким образом взаимодействуют наука и история, поскольку очевидно, что они это делают с ощутимой пользой для естественной науки и археологии. Адлер обращается и к этой теме, причём его рассуждения настолько уникальны в своей удовлетворительности, что заслуживают особого внимания креационистов:

«В истории и науке, как и в философии, существуют чистые и смешанные вопросы. Решение проблемы, которая является смешанным вопросом для науки и истории, может включать в себя комбинацию научных и исторических знаний, а также комбинацию методик обеих дисциплин. Это верно для большинства проблем «естественной истории», которые имеют место в таких областях науки, как геология и палеонтология».^[15]

Поскольку естественная история – смешанный вопрос, ее данные должны включать в себя как историческую, так и научную информацию. Поскольку в Библии содержатся исторические сведения о древнем мире, нет никакого оправдания стремлению исключить ее свидетельства очевидцев, предпочитая им экспертные данные, как пытались сделать научные «светила» эпохи Просвещения. Подобный подход отбрасывает за ненадобностью ключевой компонент состава под названием «естественная история»; это все равно, что исключить муку из рецепта выпечки хлеба. Это серьёзный удар по секуляристам, ведь если признать ценность библейского свидетельства, то становится очевидным ее превосходство над экспертными доказательствами, даже если не принимать во внимание ее доктринальную богодухновенность. Как и во многих других случаях, вопрос проясняется, если взглянуть на него сквозь призму конфликта мировоззрений.

Экспертиза или свидетельство очевидцев

Экспертно-аналитические доказательства зачастую считаются превосходящими свидетельства очевидцев по двум причинам: во-первых, часто количество первых перевешивает число последних; во-вторых, криминалисты подчёркивают достоверность экспертизы в противовес свидетельствам очевидцев на основании того, что последние могут быть потенциально ненадёжными или нечестными. Верно ли все это применительно к естественной истории?

Артефакты не в состоянии предоставить “полную картину” – исторический контекст, в рамках которого следует оценивать детали доказательств.

Несомненно, экспертные доказательства в виде камней и окаменелых останков количественно превосходят библейский текст в любом периоде естественной истории, но я верю, что с точки зрения качества они стоят гораздо ниже свидетельств очевидцев, как минимум, по двум причинам.

Прежде всего, артефакты не в состоянии предоставить «полную картину» — исторический контекст, в рамках которого следует оценивать детали доказательств. Всякий раз, когда естественная история пытается вывести очередную мега-теорию, основанную на эмпирических данных (например, «большой взрыв», тектоника плит), даже самые обширные эмпирические данные не мешают усомниться в основательности этих моделей, потому что теорию не построить на одних лишь данных; пресловутым «слоном в комнате» остаётся субъективная интерпретация. Основание для интерпретации – это не данные или некая информация, а мировоззрение. Именно поэтому эволюционисты и креационисты могут строить совершенно противоположные модели естественной истории, базируясь на одних и тех же данных.

Вторая причина, по которой свидетельства очевидцев качественно превосходят экспертные доказательства, заключается в том, что они напрямую обращаются к человеческому образу мышления. Они направлены на концептуальную реальность, а не перцепционную (т.е. относящуюся к восприятию). Общие понятия сотворения и общения посредством мыслей и языка среди людей сильно отличаются от всей остальной живой природы. Опоссумы не мыслят абстрактными понятиями; обезьяны не используют абстрактный язык. Адлер^[16] приводит исчерпывающее объяснение различия между концептуальным и перцепционным мышлением у человека и животных; впоследствии ни один эксперимент в области способности к обучению или «языку» у животных не доказал, что они могут пересечь эту разделительную черту, проведённую между ними и человеком в его уникальности.

Свидетельства очевидцев включают в себя абстрактные концепции, обеспечивающие необходимый контекст и определяющие мотивацию человека, без которых невозможно по-настоящему понять прошлое и разобраться в нем.

Археологи в состоянии обнаружить экспертные данные, подтверждающие, что Рим сгорел в 64 г. н.э., но никогда не смогут определить, насколько вероятно участие в этом событии Нерона или какими были его мотивы. Только внимательное изучение свидетельств очевидцев может помочь с установлением порядка событий.

Генрих Шлиманн (1822-1890) обнаружил Трою не благодаря артефактам, которые привели его к ней, а следуя свидетельствам, найденным в текстах, записанных Гомером.

Что же все это значит? Проще говоря, совершившийся в 18-м столетии резкий поворот в сторону от библейских свидетельств обеспечил естественной истории слабое обоснование, благодаря стремлению навязать научную достоверность области, изначально малоизвестной. Аналогия Кювье была совершенно неверной; он позволил упрощённой метафоре заменить собой скрупулёзный эпистемологический анализ, о котором говорил Адлер, и затем усугубил эту ошибку, позволив этому упрощению стать основанием своих исследований, пренебрегая тщательным анализом, результатом которого могла бы стать интеграция обоих видов доказательств в надлежащей философской форме смешанных вопросов. Вместо этого он принялся продвигать самого себя и свою специализацию в познании истины – тренд, который и сегодня пользуется популярностью в светских академических кругах. В результате естественная история доказала свою несостоятельность хотя бы по причине того, какие немалые усилия, потраченное впустую время и средства были вложены в неё за последние два столетия.

Концептуальная структура Библии с ее представлениями о Боге, человеке, природе и их взаимодействии друг с другом необходима для того, чтобы увидеть и понять «полную картину» истории Земли, а также обеспечить надлежащий контекст для экспертно-аналитических доказательств. Свидетельства очевидцев выстраивают скелет, а экспертные данные наращивают на него плоть. Неспособность оценить перспективы этого союза была принципиальным просчётом «учёных мужей» эпохи Просвещения, совершенным ими в стремлении отбросить Библию в сторону, заменив ее наукой. Мы должны пересмотреть свои взгляды на доказательства экспертизы и понять, как они связаны со свидетельствами библейской истории, подкорректировав тем самым методологическую ошибку аналогии Кювье.

Ссылки и примечания 

1. Reed, J.K., Historiography and natural history, Creation Research Society Quarterly 37:160–175, 2000. 
2. Reed, J.K., Demythologizing uniformitarian history, Creation Research Society Quarterly 35:157–165, 1998. 
3. Rudwick, M.J.S., Bursting the Limits of Time: The Reconstruction of Geohistory in the Age of Revolution, University of Chicago Press, Chicago, IL, 2005. 
4. In the sense used by Reed, ref. 2, as a historiographic presupposition. 
5. Rudwick, M.J.S., Georges Cuvier, Fossil Bones, and Geological Catastrophes, University of Chicago Press, Chicago, IL, 1997. 
6. Reed, J.K., St Hutton’s hagiography, Journal of Creation 22(2):121–127, 2008.
7. Reed, J.K., Natural History in the Christian Worldview, Creation Research Society Books, Chino Valley, AZ, 2001.
8. Lyell originally advocated a cyclical uniformity of state before realizing that it would not work and backing down on that point to save the rest of his theory. For more detail, see Gould, S.J., Time’s Arrow, Time’s Cycle: Myth and Metaphor is the Discovery of Geological Time, Harvard University Press, Cambridge, MA. 1997. 
9. Cuvier, Tableau élémentaire de l’histoire naturelle des animaux, Paris, 1798; as translated by Rudwick, ref. 5, p. 35. Brackets in original. 
10. Rudwick, ref. 5, p. 80. 
11. Rudwick, ref 5, pp. 194–195. 
12. Rudwick, ref. 5, pp. 173–174. 
13. Adler, M.J., The Conditions of Philosophy, Atheneum Books, New York, p. 105, 1965. 
14. Adler, ref. 13, pp. 104, 106, emphasis in original. 
15. Adler, ref 13, p. 107. 
16. Adler, M.J., The Difference of Man and the Difference it Makes, Holt, Rinehart and Winston, New York, 1967. 
17. Reed, J.K., Klevberg, P. and Froede Jr, C.R., Towards a diluvial stratigraphy; in: Reed, J.K. and Oard, M.J. (Eds.), The Geologic Column: Perspectives within Diluvial Geology, CRS Books, Chino Valley, AZ, pp. 31–48, 2006.